Женские летние платья больших размеров

Если бы было сказано: «все неслись, все танцевали», возможно, не возникло бы это тревожное ощущение всей картины, которое придает ей этот обезличивающий средний род: именно «все неслось, все танцевало». Все, что ни есть. Но дальше возникает мотив, вообще сводящий на нет все признаки несколько «заводного» веселья в предыдущих строках. «Но еще страннее, еще неразгаданнее чувство пробудилось бы в глубине души при взгляде на старушек, на ветхих лицах которых веяло равнодушие могилы, толкающихся между новым, смеющимся, живым человеком. Беспечные! даже без детской радости, без искры сочувствия, которых один хмель только, как механик своего безжизненного автомата, заставляет делать что-то подобное человеческому, они тихо покачивали охмелевшими головами, подтанцовывая за веселящимся народом, не обращая даже глаз на молодую чету». Хотите оставаться стильной и женственной, не смотря на то, что у вас пышные формы? Купите женские летние платья больших размеров.

Какой зловещий оттенок приобретает атмосфера всей картины «ветхие лица», «равнодушие могилы», «безжизненные автоматы», «подобие человеческого», затесавшиеся между «новым, смеющимся и живым». Но очень скоро и эта атмосфера меняется, странный и изумляющий хоровод вообще исчезает, как будто бы его и не было вовсе. «Гром, хохот, песни слышались тише и тише. Смычок умирал, слабея и теряя неясные звуки в пустоте воздуха. Еще слышалось где-то топанье, что-то похожее на ропот отдаленного моря, и скоро стало все пусто и глухо». Как вначале «все неслось и все танцевало», так теперь все унеслось, все исчезло. Пустыня вдруг показалась перед автором. И тогда вот какие строки вылились из-под его пера. «Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим теряются по свету и оставляют наконец одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему». Печальный и никак не предполагавшийся вначале финал смешной, веселой, полной забавных событий «Сорочинской ярмарки». Здесь как бы выходит на поверхность некий «второй план» автора, до сих пор растворенный в атмосфере повести, только угадываемый в ней и наконец полностью в ней определившийся. Тут перед нами будущий автор «Мертвых душ», пристально наблюдавший путаницу, нескладицу, бессмыслицу окружающей его жизни. Пытавшийся пробиться к подлинному смыслу лиц и событий, который надо было вытащить на поверхность, разорвав тиски «русского бреда».